— Александр! — начал Серафим Петрович, приподымаясь над столом. Должно быть, прочих его верноподданных, типа давешней Леночки, подобный начальственный рык заставлял вытягиваться по стойке «смирно» и преданно жевать отца-командира выпученными на пол-лица глазищами. Но поскольку я по-прежнему сидел в кресле и уделял большую часть внимания сигаретине, грозный босс поник, опал и куда менее начальственно промямлил: — В конце концов, ты сам создаешь себе уйму проблем.
— Опять? — сморщился я. — Серафим Петрович, ну хоть вы эту песню не начинайте. «Ах, если бы ты не вылетел с третьего курса, ах, если бы ты хотя бы взял белорусское гражданство!» Надоело, б…! Вот здесь уже, — я резко ткнул ребром ладони под подбородок, — эти причитания! В чем я еще виноват, а?! Не скажете?! Что у отцовской «Волги» тормоза в тот день не проверил?!
— Ну зачем же так…
В последний миг я все же сдержался и бросил окурок в пепельницу, пощадив сверкающую лакировку стола.
— Затем… затем, что ничего не просил. Ни тогда, в семнадцать, ни сейчас. И если б теть Маша сказала: а вали-ка ты, племяш, на все четыре…
— Ты прекрасно знаешь, что Маша так сказать не могла. Она действительно заботится о тебе, Александр, и…
— И никак не может взять в толк, что я о себе могу теперь и сам позаботиться!
— Потому что по тебе это не очень-то заметно!
Очередной — пятый или шестой за последние две недели — разговор на повышенных тонах, едва начавшись, уже изрядно мне наскучил. Тем более что было совершенно ясно: во-первых, никаких новых аргументов не прозвучит, а во-вторых, ни хрена мы друг друга не понимаем. И даже не пытаемся, что характерно, — не хотим.
Потому что лично мне глубоко по… барабану проблемы в частности и мировоззрение в общем конторского сидельца по гос-чего-то-там-охране… К слову, только сейчас я запоздало сообразил, что даже не удосужился запомнить название своей новой работы, не говоря уж о том, чтобы выяснить: а чем, собственно, мне предстоит на ней заниматься.
А понять меня Серафим Петрович попросту не сможет. Он-то не вглядывался до рези в глазах в темень леса… сквозь амбразуру блокпоста. Не привык смотреть под ноги, ожидая растяжку…
…не видел, что делает с человеком удачный выстрел «шмеля»…
…и не пытался зажать разорванную осколком артерию, чувствуя, как с каждой секундой из-под твоих пальцев утекает жизнь лучшего друга.
И слава богу, что не сможет. Таких, как я, должно быть как можно меньше! Вернее, таких, как я, быть вообще не должно!
— Короче. — Я потянулся за еще одной сигаретой. — Чего мне сейчас делать? Ехать с этой… Леночкой?
— Еленой Викторовной! — строго произнес Серафим Петрович. — Для тебя она — Елена Викторовна!
Я еле успела поджать ноги, как дверь распахнулась. Звукоизоляция у нее была отличная: ни голосов, ни шагов я не слышала, а крючиться у замочной скважины посчитала ниже своего достоинства.
Саня заметно посвежел — в прямом смысле слова. С мокрых волос капало на плечи, как будто Серафим Петрович хорошенько помакал его головой в унитаз (по крайней мере, мне было приятно так думать). Запах, правда, никуда не делся.
— Что ж, Елена Викторовна, — преувеличенно бодро сказал шеф, — принимай молодого бойца под свое командование. Обижать не смей, но и спуску не давай!
Саню перекосило. Серафим понял, что шутка не удалась, и, не дожидаясь, пока «родственничек» выкинет что-нибудь еще, захлопнул дверь кабинета, как устрица раковину.
«Боец» с кривой гримасой показал ей средний палец.
Я подобралась, готовясь к очередной перепалке, но, к моему огромному облегчению, пальцем Санин протест и ограничился.
— Ну пошли, — буркнул он, разворачиваясь к выходу. И с непонятной мне мстительностью добавил: — Леночка.
Если ты думаешь, что я в ответ стану называть тебя «Санечкой»… Я повторила его жест ему же в спину.
Мой вишневый «Фольксваген-Гольф» сиротливо стоял прямо у крыльца: все нормальные сотрудники давно разъехались по домам, а Серафим Петрович жил в десяти минутах ходьбы и заводить машину «для престижа» не желал. Если шефу требовалось срочно куда-то съездить, он вызывал «Волгу» из гаража головного учреждения, Госнежконтроля.
Приветственно пикнув «гольфику» брелком, я уселась за руль. Обожаю свою машинку: маленькая, удобная, послушная, и — главное! — меня в ней совершенно не укачивает, в то время как из шикарной «мицубиси» подруги уже через пять минут хочется выпрыгнуть прямо на ходу.
Саня открыл вторую дверцу с видом осетра, которого пытаются упихать в баночку для шпрот. Пришлось откатить кресло до упора, чтобы пассажир не упирался коленями в бардачок или подбородок.
Устроившись, напарник снова скрестил руки на груди и отвернулся к окну. Ну и слава богу, я тоже не горела желанием с ним общаться. Серафим Петрович уже пару раз навязывал мне стажеров; не сказать чтобы я была от этого в восторге (им что ни поручи — почти все самой переделывать приходится, одна морока), но они хотя бы были вменяемыми! Называли Еленой Викторовной, смотрели как на гуру, жадно ловя каждое слово. И за шоколадкой в ларек их можно было запросто отправить…
Саня как-то подозрительно рыгнул. Хоть бы его не стошнило прямо в салоне. Я поскорее покрутила ручку, опуская боковое стекло.
— А куда мы едем? — равнодушно поинтересовался «напарник» уже на площади Победы, куда я вырулила автоматически, по направлению к своему дому.
Хороший вопрос. Не будь я так взбудоражена, вначале бы изучила документы. На худой конец, попросила стажера — нормального стажера! — зачитать мне их вслух.